Одно из писем своему брату он начал со следующих слов: «Возьми в рот штаны и подавись ими от зависти. Проехал я через всю Сибирь, 12 дней плыл по Амуру, 3 месяца и 3 дня прожил на Сахалине, был во Владивостоке».

Все, что увидел Чехов до Красноярского края, показалось ему слишком унылым, особенно ему не понравился Томск, который он назвал «грязью невылазной». А вот в Красноярске писателю все показалось приятным, и города, и пригорода, особенно Енисей:

«Если пейзаж в дороге для вас не последнее дело, то, едучи из России в Сибирь, вы проскучаете от Урала вплоть до самого Енисея. Холодная равнина, кривые березки, лужицы, кое-где озера, снег в мае да пустынные, унылые берега притоков Оби – вот и всё, что удается памяти сохранить от первых двух тысяч верст. Природа же, которую боготворят инородцы, уважают наши беглые и которая со временем будет служить неисчерпаемым золотым прииском для сибирских поэтов, природа оригинальная, величавая и прекрасная начинается только с Енисея».Енисею Чехов посвятил много красивых слов в письмах. В том числе, Чехов отметил, что Енисей даже великолепнее Волги. Понравился Чехову и сам Красноярск, напомнивший ему внезапно о любимом Кавказе:«На этом берегу Красноярск, самый лучший и красивый из всех сибирских городов, а на том – горы, напомнившие мне о Кавказе, такие же дымчатые, мечтательные. Я стоял и думал: какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!».

Интересно, что в этом смысле Чехов стал предсказателем в некотором смысле. Красноярск действительно развивался и в наше время стал одним из центров Сибири.

Отдельно впечатлили писателя сибирские ямщики, точнее, их привычка ругаться. Ему, как литератору и писателю нравилась живая речь, а у ямщиков она была живее некуда, народная, эмоциональная.

«Ямщики ругаются во всё горло, так что их, должно быть, за десять верст слышно. Ругаются нестерпимо. Сколько остроумия, злости и душевной нечистоты потрачено, чтобы придумать эти гадкие слова и фразы, имеющие целью оскорбить и осквернить человека во всем, что ему свято, дорого и любо! Так умеют браниться только сибирские ямщики и перевозчики, а научились они этому, говорят, у арестантов», – писал Чехов.

Сибирская кухня на Чехова произвела не самое приятное впечатление. Если местные хлеб ему понравился, то супы, которые предлагали по пути на обед, по мнению писателя, были едва ли съедобными, он писал:

«Хлеб везде по сибирскому тракту пекут вкуснейший; пекут его ежедневно и в большом количестве. Пшеничная мука здесь дешевая: 30—40 коп. за пуд.На одном хлебе сыт не будешь. Если в полдень попросишь чего-нибудь вареного, то везде предлагают одной только «утячьей похлебки» и больше ничего. А эту похлебку есть нельзя: мутная жидкость, в которой плавают кусочки дикой утки и потроха, не совсем очищенные от содержимого. Невкусно, и смотреть тошно».

Отдельно Чехов говорит и про ссыльных, которых встречает в дороге. Он признавался, что ему жаль, когда такие интеллигенты едут с ним и смотрят грустно в окно. Возмутила писателя и дорога, которую он называет безобразной.

Но в итоге все это немного теряется на фоне тайги, которая впечатлила Чехова своими масштабами, что «только перелетные птицы знают, где она кончается».

Сибириада