* * *

Здесь рай по сравнению с адом.
Здесь солнышко дарит тепло.
Лощины густым листопадом
Засыпало и замело.

Хрустит под ногами валежник,
Сопревших ветвей труха.
Я глажу ладонью нежно
Послушную шёрстку мха

И слушаю треск сорочий,
Рассыпавшийся вдали.
Я радуюсь узорочью
Вскормившей меня земли.

Не тщетно в юдоли тленной,
Соринке среди светил
Премудрый Творец вселенной
Заботливо нас вселил.

И в действии, и в покое
Здесь слышен со всех сторон
Молитвенного настроя
Единственно верный тон.

* * *

Окончив чтенье утренних молитв,
Я, как купец, рассчитывал на милость.
А день пошёл уныл и хлопотлив,
И всё из рук отчаянно валилось.

Так городок из рыхлого песка
Внутри песчаной крепостной обводки
Смывает своенравная река
Волной, бегущей от моторной лодки.

Он исчезает скоро, как мираж;
И был, – и нет. Всё надо делать снова.
Совочек бросив, оглашает пляж
Дитя своим неудержимым рёвом.

Увы и ах! Несчастье! Что ж теперь?
Я, как дитя, напрасно суетился…
Но только без трагедий и потерь:
Я в этот день хотя бы помолился.

Три девицы

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком
(А.С.Пушкин)

Девицы, сидя у окна,
Мечтали за работой тихой
Ткачихой сделаться – одна,
Другая – знатной поварихой.
И каждой был в награду дан
Дар, о котором помянули:
Одной девице – ткацкий стан,
Другой – заветные кастрюли.
А третья де́вица – умна
И не чета своим подругам,
Царицей сделалась она,
Себя смирив перед супругом.
Приходит время сентября, –
И родила богатыря,
Царя пред Богом и законом,
И назвала его Гвидоном.

Уже я слышу много лет
Девиц заветное желанье
Окончить университет
И получить образованье,
Затем удачливых подруг
Бездумно следовать примеру,
Ступая на порочный круг:
Успех, движение, карьера.
Съедает время свежесть лиц,
Точёность рук и лад фигуры.
По мне, из пушкинских девиц
Две первых были просто дуры.
“Прекрасна женская душа,
Как уподобленная храму”, –
Я восклицаю, видя маму
С коляскою для малыша.

* * *

Спасает не прочтенье книг
И не возвышенность понятий,
А искушение от братий
Взамен несения вериг:

Обиду желчную испить,
У брата вымолить прощенье
И с чистым сердцем к причащенью
Неосужденно приступить.

И искушение, как дым,
Исчезнет, ничего не знача,
И всё представится иначе,
И мир увидится иным.

Одежда

Есть у одежд немалое значенье.
Войдя со страхом Божиим в алтарь
И по уставу взяв благословенье,
Диакон облачается в стихарь.

А гимназиста горькая учёба
Предполагает форменный пиджак.
И сварщика брезентовая роба
Им носится с достоинством, как фрак.

Но трогательной сказкою старинной
На позабытый древнерусский лад
Мне видится с мечтательной картины
Боярышни изысканный наряд.

Её оплечья хитрые узоры
И жемчуга́ поблёскивавших бус,
А на кокошник радужным убором
Накинут лёгкий шёлковый убрус.

Её занятье – прялка или пяльцы, –
Нам незнакомый кропотливый труд.
Мы носим то, что ушлые китайцы
Для нас изобретательно сошьют.

В цветных трусах развязною походкой
Пугаем мы друг друга на бегу.
Но всё же я в шкафу косоворотку
На смертный час с иконкой берегу.

* * *

Не бойся жить. Как малыша
Ведут впервые в ходунках,
Так и твоя идёт душа
В надёжных Божиих руках.

Имея царственную власть
Судить и мёртвых, и живых,
Не даст Он волосу упасть
С твоей бедовой головы.

Не бойся нищенской сумы,
Но лишь греха! Он, как обрыв,
Тебя уводит в область тьмы,
Навек от Бога отлучив.

Памятник

Вблизи алтарных стен, с востока,
Победу празднуя над злом,
Архангел, вознесён высо́ко,
Стоит с карающим мечом.

А рядом – Ленин. Сбитый крепко,
Пальто распахивая грудь,
В одной руке сжимает кепку,
Другой – указывает путь.

Кто он такой? Юрист бездельный
За что в историю попал?
За то, что крестик свой нательный
Ногой глумливо растоптал?

За то, что не любил Россию
И к Церкви сатанински зол?
Что в душах низменные силы
Он злобно в действие привёл?

Пусть жил бы в Цюрихском кантоне,
Чтоб не сажать его в тюрьму.
В опломбированном вагоне
Его прислали как чуму.

И шёл неудержимой лавой
Люд на запруженный вокзал,
Где к революции кровавой
С броневика он призывал.

Крикун жестокий и надменный,
Не знал он Родины своей,
Её заботы прикровенной,
Её намоленных церквей.

Он ведал только сытость хлеба,
Смеясь над тем, кто не таков.
А Русь жива – желаньем неба
В сердцах смиренных чудаков.

Незнатный, но честолюбивый,
Полуеврей-полукалмык,
Смиряться мыслью горделивой
Он перед Богом не привык.

Теперь он стал добычей ада.
Для нас же – гений и герой.
Когда же, отлучась от стада,
Мы станем думать головой?