О конкуренции между первопроходцами — и о том, где кончается Каменный Нос…

Если обратить внимание на имена и прозвища людей, которые осваивали Дальний Восток, Якутский уезд и открывали новые реки, мы увидим огромное количество прозвищ, происходящих от названий северорус­ских деревень и городов: Сысольцы (Усть-Сысольск — это современный Сыктывкар); Усть-Цилемцы с Печоры; Пинежане из Беломорского бассейна, с реки Пинеги; в большом количестве Устюжане. Действительно, довольно большой поток колонизаторов Сибири направлялся именно с Русского Севера. С Русского Севера происходит и Дежнев, как и его соратник, конкурент и начальник Михаил Васильев Стадухин.

Дежнев попал в Сибирь в 1630-х годах. Он служил сначала в Тобольске, потом в Енисейске — уже вместе со Стадухи­ным. В 1641 году он участвовал в походе Стадухина на Алазею и Колыму, но после этого Стадухин возвратился в Якутск, а Дежнев остался там.

На Колыме Дежнев застал очень интересные разговоры, которые велись в среде казаков, служилых людей и торговых людей, об открытии новых рек. В первую очередь имелась в виду река Погыча, которая находилась к востоку от Колымы. Что это за река, точно неясно — есть разные мнения. Но в любом случае открыть ее тогда хотелось, об этом шли разговоры, и торговые люди предпри­нимали на свой страх и риск такие попытки. Особенно интересовался Погычей Федот Алексеев Попов — якутский приказчик богатого московского купца Усова. Правда, он только в одном документе называет себя Поповым — чаще всего в своих отписках он себя называет Федот Алексеев Холмогорец. Это, опять же, северянин, выходец из Холмогор, очень старинного русского города под Архангельском. И именно этот Федот Алексеев выступает активным инициатором и спонсором походов на поиски новой реки Погычи.

Первую попытку Алексеев и Дежнев предпринимают в 1647 году. Дежнев отправляется в качестве военного командира и представителя власти, а Попов — как организатор материаль­ной стороны похода. Из Колымы они выходят на кочах — специальных судах, которые когда-то активно строились на поморском Севере, и теперь эта традиция перекочевала оттуда в Сибирь.

Первая попытка Дежнева и Попова пройти на реку Погычу оказывается неудачной. И в 1648 году Дежнев и Федот Алексеев предприняли второй поход. Это была большая экспедиция: больше двухсот человек, порядка семи кочей. Вместе с Дежневым и Алексее­вым отправился некий Герасим Анкудинов — служилый человек из Якутска, который тоже добрался до Колымы. Есть чело­битная с обвине­ниями Анкудинова в воровстве — не буквально, а в противо­законных деяниях. И вот вся эта компания отправилась на восток. Вышли хорошо, по достаточно чистой воде, но уже в районе побережья Западной Чукотки два коча были разбиты льдом, а их эки­па­жи оказались на берегу. Не вполне ясно, чьи кочи это были — возможно, Анкудинова. Но год спустя, когда в этих местах оказался Михаил Васильев Стадухин, местные жители, которых Стадухин определил как коряцких иноземцев, рассказали ему, что здесь разбило льдом и бурей два русских коча и, оказавшиеся на берегу, люди были уничтожены.

Как бы там ни было, Дежнев дальше продолжал свой путь, и в итоге этот поход ему удался. Сложно сказать, в какой мере дело было в его море­ходном мастер­стве — хотя, конечно, он в этом разбирался. Но, возможно, роль сыграло и определенное стечение обстоятельств, потому что любой переход вдоль Чукотки очень сильно зависел от состояния льдов — так было и тогда, и много лет спустя. Даже позже, уже в конце XVII века, использовалась фор­мула «как льды пропустят».

Любое открытие на побережье Северного Ледовитого океана было интересно, потому что там был моржовый клык, моржовая кость — «рыбий зуб», как тогда говорили, очень важный и ценный ресурс. И в данном случае поиски моржовых лежбищ, то есть источников «рыбьего зуба», были более приоритетны, чем основной двигатель землепроходцев на дальние реки — соболиные шкурки, или пушнина. Кроме того, они, конечно, пытались и найти новых людей для объясачивания. Но в этой области уже жили чукчи, с которыми ясачные технологии не работали.

Итак, Дежнев двигается на восток и достигает места, которое позже он сам обозначит в своих отписках как Большой Каменный Нос. Он его обходит и видит за этим мысом какую-то землю — видимо, имеются в виду острова Диомида в Беринговом проливе. На этих островах он фикси­рует жителей, которых в разных версиях описывает как «зубатых людей» или «зубатых чукчей». В действитель­ности это были не чукчи, а эскимосы, у которых был характерный обычай продевать в губу костяные пластинки — отсюда и появи­лось выражение «зубатые люди».

Дальше они выходят в будущий Берингов пролив, но еще не зная, что это пролив: они просто видят, что земля — Каменный Нос — кончилась и за ней открылось новое море, которого там никто не ждал. Выйдя в него, они попада­ют в страшнейший шторм, который разносит их суда в разные стороны. Деж­нёв и Федот Алексеев теряются, и дальше о судьбе друг друга долгое время ничего не знают. В конце концов коч Дежнева с частью экспеди­ции приби­ва­ется к побережью Олюторского залива — оно находится южнее устья Анадыря. И оттуда они начинают путь на север, сталкиваясь по дороге с жителями этого края коряками, и достигают Анадыря, где основывают зимовье.

О судьбе Федота Попова им было ничего неизвестно, пока пару лет спустя в схватке с коряками они не отбили «якутскую бабу», как она названа по доку­ментам, — по-видимому, невенчанную жену Федота Алексеева, якутку. От нее они узнали, что Федота Алексеева выбросило на берег значительно южнее и все члены его команды попали в плен к корякам или были уничто­жены. Куда именно попал Федот Алексеев — вопрос неясный. Была версия, что он попал на Камчатку, стал таким образом ее первооткрыва­телем и какое-то время там жил, но доказать или опровергнуть ее очень сложно.

Ну а Дежнев обосновался на Анадыре и начал его осваивать. Он интегриро­вался в местные племена и добился от них выплаты ясака. На Анадыре живут юкаги­ры, но не те, которых русские люди хорошо знали, а их восточ­ные языковые родствен­ники — анаулы и ходынцы. Дежнев обосновался в среде анаулов. Их взаимодействие не всегда было мирным, бывали и военные столкно­вения, но в целом оно получилось. Ситуация ухудшилась, когда в 1652 году туда пришел Стадухин и начал с погрома анаулов. Видимо, он попы­тался их заново объясачить, не зная, что это уже делает Дежнев, и этим, конечно, вызвал отторжение от русской власти. Это было совершенно произ­воль­ное действие, но Стадухин был замечен в таком и ранее, еще во время своей службы на Колы­ме в конце 1640-х годов. Возник конфликт, потому что Дежнев, конечно, не собирался уступать и уходить с Анадыря. В конце концов с Анадыря ушел Стадухин.

Пришедший вместе со Стадухиным Семен Иванов Мотора остался на Анадыре, и они с Дежневым там мирно взаимодействовали, пока Мотора не погиб в очередной стычке с местными жителями. Стычки были постоянными: сталкивались то анаулы с ходынцами, то анаулы и ходынцы с коряками — в то время нападения коряков были в этой области постоянной реальностью. Спустя несколько десятилетий, уже ближе к началу XVIII века, юкагирское население Анадыря сильно сократилось — отчасти из-за войн, а отчасти из-за эпидемии оспы. Таким образом исчезла прослойка между коряками и чукчами, и с тех пор между ними начали возникать очень жестокие конфликты.

В 1654 году на Анадыре появляется еще один служилый человек; его зовут Юрий Селиверстов. Он тоже приходит из Якутска через Колыму, и поначалу у него с дежневцами тоже возникает конфликтная ситуация. Селиверстов начинает жаловаться в Якутск — и его подробная жалоба представляет собой очень интересное описание конфликта двух землепроходцев.

Селиверстов тоже хотел собирать ясак, но Дежнев ему делать это не давал, да и анаулы не хотели с ним взаимодействовать. И Селиверстов написал жалобу в Якутск, в которой обвинил Дежнева и его команду, во-первых, в том, что они враждовали лично с ним, нападали на него и ему угрожали. В частно­сти, Федот Емельянов Ветошка, один из сподвиж­ников Дежнева, замахивался на него пищальным дулом — «дулом пищальным примахивал». Но главный грех Дежнева — в том, что он перебил анаулов, и теперь Селиверстову не с кого взять на Анадыре ясак. Он написал, что раньше представи­телем якутской власти тут был Мотора, но его убили, а Дежнев и его товарищ Микита Семенов были «в Моторино место выбраны». И теперь они там сидят и собирают ясак, но не для якутской власти, пишет Селиверстов, а «для своих бездельных нажит­ков» — это очень распространенная в докумен­тах формула, которая использовалась, когда кого-то хотели обвинить в злоупотреблениях. То есть Дежнев и Микита Семенов собирают ясак не для воеводы в Якутске, не для ве­ли­кого государя, а для себя. Это совер­шенно абсурдное обвинение, потому что сбыть этих соболей на Анадыре — в отличие, скажем, от Колымы — было совершенно некому и негде.

Конфликты такие бывали и раньше: это постоянное явление еще с тех времен, когда енисейские служилые люди разными отрядами, имевшими разных отправителей и разные задачи, начали проникать на Лену. Воеводская власть на Лене в первые годы своей работы должна была заниматься урегулирова­нием вот таких вопросов, чтобы с одной и той же реки не брали ясак два раза разные люди в пользу разных зимовий.

В конце концов Селиверстов с Дежне­вым стали взаимодействовать. Они совершали совместные походы, отбивались от коряков и занимались промыс­лом моржей в устье Анадыря, где Дежнев нашел богатое моржовое лежбище — так называемую коргу, то есть отмель.

В общей сложности Дежнев провел на Анадыре десять лет. Только в 1659 году он сдал зимовье другому приказному, приехавшему из Якутска, а сам отпра­вил­ся в Якутск: повез моржовую кость и меха. В Якутске он составил подроб­ные отписки о своих приключениях, часть из которых сохранилась и стала достоянием историков в XVIII веке.

Надо сказать, что никакие обвинения, которые возводили на Дежнева его противники, якутская власть не при­няла во внимание. Успешность и эффек­тив­ность его службы была вполне очевидна, поскольку у нее был реальный результат в виде того, что он привез в Якутск. В конце концов его с большим грузом отправили в Москву. Это было очень почетное назначение, говорившее об очень высоком доверии. В Москве он получил звание казачьего атамана, получил хорошее денежное жалованье — и потом вернулся к якутской службе. Но она уже не была связана ни с новыми открытиями, ни с дальними замор­скими реками. Он служил в континентальной Якутии, на реках Яна и Оленёк к западу от Лены, на реке Вилюй. В 1670 году он снова был отправлен в Москву и там в начале 1673 года умер.

Вот такая получилась у него биогра­фия — очень интересная. Для казака из Яку­тии это пример очень удачной карьеры: он прошел путь от рядового казака до казачьего атамана и в службах своих путешествовал от Анадыря до Москвы. И конечно, самое важное, что осталось в веках от Дежнева, — это его открытия.

Надо сказать, что, хотя представление о том, что на побережье в районе Большого Камен­ного Носа можно вести моржовый промысел, после никуда не делось, тем не менее походов вокруг Носа больше никто не предпринимал. В русских текстах конца XVII века появилась устойчивая формула: «нос пошел под восток и загнулся в сивер, а конца ему никто не ведает». Инте­ресно, что на первых картах, которые появились в 1660-е годы, вскоре после похода Дежнева, — в частности, на годуновском «Чертеже Сибири»  — этого «носа» не будет в принципе: там от устья Лены до реки Камчатки будет сплошное море. Чертеж — это общее название для всех карт того времени. И действи­тель­но, они больше похожи на чертежи, а не на карты в привычном нам смысле, потому что задача геогра­фической карты XVII века — не пере­дать точный вид местности (это никому не было интересно), а показать, как можно с одной реки, из какого-то зимовья или города добраться до друго­го. То есть это скорее схематичное изображение расположения рек, к которому прилага­лось словес­ное описание. Выражение «а конца ему никто не ведает» восходит к текстам, сопровождавшим годуновский чертеж; они известны в ряде списков, и в них это достаточно устойчивая формула. Получается, что Камен­ный Нос есть, промысел около него ведется, но «конца ему никто не ведает».

Надо сказать, что открытию Дежнева повезло, что мы о нем знаем, что сохра­нились документы. В истории освоения Сибири есть эпизоды совершенно безвестных экспедиций, сделавших большие открытия. О том, что они были сделаны, говорит только археоло­гия. Это, например, знаменитые находки на острове Фаддея и в заливе Симса на Таймыре. Они относятся даже к более раннему периоду, чем экспедиция Дежнева. На побережье Таймыра были найдены русские вещи: монеты, предметы декоративно-прикладного искус­ства, маленький солнечный компас, остатки жилищ, — и из этих находок стало понятно, что какая-то русская экспедиция, по-видимому, обошла мыс Челю­скин, то есть здесь было сделано открытие другой оконечности Евразийского континента. Но узнать, что за этим стоит, едва ли когда-нибудь удастся…

Автор Михаил Савинов