Со времени распада Советского Союза прошло уже почти 30 лет. Изменились и страна, и мир. А стали ли другими люди? Чтобы понять это, нужно взглянуть на советского человека и попытаться понять его.

Поговорить о ностальгии по СССР и простом советском гражданине мы решили с Денисом Викторовичем Драгунским, писателем и журналистом.

— Денис Викторович, Вы родились в 1950-м году и непосредственно можете оценить годы зрелого Союза, которые у многих сегодня вызывают острые приступы ностальгии. С чем это связано? Воспоминания об утраченном рае либо все же тоска по молодости?

— На мой взгляд, причин тут несколько. Первая и главная – неуютная жизнь свободного человека. Как минимум два поколения советских людей выросли и воспитались в отсутствие свободы, привыкли к несвободе, полюбили ее. Есть распространенное заблуждение: дескать, советские люди отдавали свободу в обмен на пускай скудные, но стабильные социальные гарантии. Не буду особо останавливаться на структуре этих гарантий – тут больше пропаганды, чем реальности, но это долгий разговор. Потому что советские и бывшие советские люди не могут вместить в голову, что все эти гарантии – квартиры, дотированные цены на продовольствие, медицина и отдых – все это жалкие крохи из той изъятой прибавочной стоимости, созданной трудом народа и эксплуатацией природных богатств.

Советские и постсоветские люди воспринимают государство как некоего сверхбогача, который в 1950-1980-е годы был добрый и раздавал деньги, а теперь стал злой и не дает. Тут, мне кажется, мы имеем дело то ли с необратимой, фатальной мозгопромытостью, то ли с т.н. «полинезийским типом политического сознания», когда лидер не избираем, не сменяем, а сакрален и вечен.

Но вернемся к свободе. Так вот, насчет обмена свободы на миску баланды. На самом деле все наоборот. Советские люди согласны были на миску баланды – в обмен на несвободу. То есть на полную личную безответственность.
Итак, главным мотором ностальгии по СССР является «шок свободы».

Второй момент – это, конечно, тоска по собственной молодости.
Третий момент я когда-то назвал «контрреволюцией внуков». Нечто подобное происходило в Иране. Модернизаторские проекты иногда оборачиваются ностальгией по прошлому, причем агентами этой ностальгии становятся, грубо говоря, «деды», которые обращаются к «внукам» через головы модернизаторов-«отцов».

— В 60-х и 70-х старшее поколение высказывалось ли о том, что лучше было «тогда», в 20-х-30-х? В чем был нерв ностальгии и неприятия современности?

— Конечно, нет. Не было такого нерва. Ничего подобного не было. Тогдашнее старшее поколение видело все ужасы 1920-1930-х и 1940-х своими глазами. Среди старшего поколения практически все были ветеранами войны, сполна хлебнувшими ее страшной реальности. Живы были еще ветераны коллективизации, и очень много было ветеранов если не ГУЛАГа как такового (хотя и таких было немало), то всяких прочих репрессий, чисток, высылок, запретов на профессию и т.д. Люди помнили карточную систему (она была до 1947 года), конфискационные денежные реформы, помнили платное обучение в старших классах и в вузах.

День Победы не был государственным праздником до 1965 года, но и после он был задушевным собранием однополчан, а не фанфарным парадом с идиотскими лозунгами вроде «можем повторить». Люди наслаждались миром и относительным покоем, скромным, но все же ростом благополучия. Счастливы были, что государство хоть чуточку разжало свои железные челюсти (в частности, перестало каждый год отнимать месячную зарплату в виде обязательных покупок гособлигаций). Никому и в голову не могло прийти тосковать о 1920-1940-х.

— Считается, что в СССР не было свободы слова. В чем это проявлялось на самом деле? Испытывали ли люди вообще потребность в какой-то дополнительной свободе?

О потребности в политической и экономической свободе я говорил в ответе на первый вопрос. В подавляющем большинстве – нет, не испытывали.
Свобода слова, особенно в плане свободы культуры – особая статья. В 1967 году Корней Чуковский записывал в своем дневнике:

«Свобода слова нужна очень ограниченному кругу людей, а большинство – даже из интеллигентов – врачи, геологи, инженеры, летчики, архитекторы, плотники, каменщики, шоферы делают свое дело и без нее».

Однако и эти люди испытывали на своем опыте отсутствие свободы слова. Прежде всего это касалось кинофильмов и книгоиздания. Цензурная политика СССР отсекала людей от мирового культурного процесса во всем его многообразии. Философам запрещали читать «буржуазных философов», психологам – «буржуазных психологов» (то есть классиков науки). Интеллигентным людям не показывали (или едва показывали, на фестивальных просмотрах) Феллини и Антониони, не давали книг Селина и Джойса, картин Уорхолла и Ротко. А массовому потребителю культуры не позволяли в свое удовольствие глядеть голливудские боевики и французские мелодрамы, читать детективы и фэнтези, дамские романы и триллеры.

А что уж говорить о возможности высказаться о своих невзгодах, или о радости прочитать в газете правдивую статью о нашей жизни! Это было очень важно. Вспомните огромные тиражи перестроечных газет и журналов. Люди хотели узнать правду. Так что советские люди, пусть не всегда осознанно, сильно стремились к свободе слова.