Нечто

Нечто
1
Караван шел на запад. Груженые верблюды высоко несли уродливые головы с
застывшим презрением на уродливых губах. Когда путь вытянулся уже во
многие сотни верст, – некоторые из них пали и остались лежать, вытянув
закоченелые, желвастые ноги. Остальные проходили мимо них и плевали
зеленой пеной, потому что презирали решительно все – и жизнь, и смерть. С
величайшим бесстрастием, как подобает философам, презревшим бытие,
равнодушно, ступали по сыпучим пескам и голым, растрескавшимся каменным
черепам угрюмых возвышенностей.
По ночам над мертвой Гоби всплывал несуразно большой, котлообразный
месяц, и навешивал на лысые бугры призрачные мантии черных теней.
Тогда все кругом начинало казаться тем, чем, в самом деле. была Гоби, –
гигантским кладбищем царств, ни в какую историю не вписанных.
У последнего колодца, где обрывался путь, известный вожатому, – вечером
за стеною палатки гудел голос Стимса, человека, по прихоти которого была
снаряжена экспедиция.
Этот голос не нарушал мертвенной гармонии пустыни, потому что был
бесстрастен, сухо насмешлив и – безнадежен…
– Я обманут и хочу, в сущности немногого, – чтобы та жизнь, которая ни
разу не сдержала своих обещаний мне, – хоть бы только один раз не обманула
меня!
– Я что-то плохо понимаю Вас, – возражал Стимсу молодой ученый Баренс,
– на мой взгляд у Вас не может быть неоплаченных векселей к жизни: в сорок
лет очутиться обладателем миллионов – равносильно праву брать от жизни
все! И, мне кажется, – вы брали…
– Да, брал! – сухо рассмеялся Стимс, – но жизнь платила мне
обесцененными облигациями или фальшивой монетой: я получал все поддельное
– поддельное уважение, поддельную любовь… Ничего настоящего. Ничего
упоительного! Вдобавок у меня испортилась печень!
По суховатому лицу молодого ученого промелькнула вежливая улыбка; она
не могла оскорбить Стимса, но, вместе с тем, подчеркивала независимость и
любезную иронию ученого.
– И теперь Вам захотелось испытать нечто неподдельное – “настоящую”
опасность в пустыне?
– Какая опасность? – спокойно переспросил Стимс. – Здесь самое
безопасное место в мире, – нет никого и ничего! Даже кирпичу, который
может в городе упасть на прохожего с возводимого здания, – и тому неоткуда
взяться! Если бы я искал опасности, я остался бы в городе:
там автомобили, трамваи, убийцы…
Баренс с минуту помолчал. Он обвел взглядом спартанскую простоту
походной палатки Стимса и невольно задумался, – что влекло этого
пресыщенного человека в пустыню?
Сам он, Баренс, шел сюда с определенной целью; воспользовавшись
знакомством, он пристроился к дорогостоящей экспедиции, чтобы произвести
исследования и где можно – раскопки. Все это нужно было Баренсу, чтобы
заставить тысячи газетных станков выбрасывать тонны бумаги, которые
крупным шрифтом будут кричать на всех перекрестках мира о сенсационных
открытиях молодого ученого.
Он решительно взглянул на Стимса.
– Если это для вас, ну… скажем, – не увеселительная поездка, как я
предполагал раньше, то зачем же вы идете в пустыню?
Стимс поднял голову и заговорил громче обыкновенного:
– Я иду за тем заманчивым “Нечто”, которое окутывает тайной далекие
горы и исчезает по мере приближения к ним. Если хотите – назовите это
наркозом неизведанных глубин. Человечество платит ему дань непогребенными
костями в самых неудобных закоулках планеты. В авангарде человечества
движутся полусумасшедшие чудаки с неугасимой жаждой невероятного в душе и,
время от времени, – как кость собакам, – бросают плетущимся сзади свои
ненужные открытия, в виде материков, островов, или новых истин. Самыми
счастливыми были древние исследователи: они шли со смутной мечтой открыть
что-то вроде Земного Рая, жаждая диковинных стран… И вот тут-то меня еще
раз обокрали: наука лишила меня наивной веры в возможность таких открытий!
Но я все-таки иду; не верю, а иду! Вдруг – думаю, – за этими горами, куда
еще не ступала нога культурного человека, в самом деле, есть нечто,
знаете… такое… Хэ-хэ-хэ…
Глаза Стимса странно сверкнули в темноте, а в его смехе было что-то
жуткое.
Баренс ничего не ответил: его мозг упорно отыскивал забытое название
психического расстройства, вызванного излишествами в наслаждениях и
относящегося к области навязчивых идей.
Стимс наблюдал за ним: затем насмешливо улыбнулся:
– Странно немножко – не правда ли?
– Нет, все в порядке вещей! – торопливо вышел из своего раздумья
Баренс, – при некоторых… так сказать, свободных средствах, я и сам
пустился бы…
– В таком случае, – перебил его Стимс, – не хотите ли завтра
отправиться со мной на несколько дней к вершинам на западе, чтобы
поохотиться за таинственным “нечто”? Караван дальше не пойдет, потому что
там нет колодцев, и животные замучены. Воду и провизию придется тащить на
себе. Нас будет трое: я беру с собой этого русского стрелка, у которого
такая длинная и труднопроизносимая фамилия.
– У меня на завтра намечены раскопки.
– Ну, конечно, – мое эфирное “Нечто” должно пасовать перед научными
целями! – чрезвычайно вежливо согласился Стимс.
Когда Баренс ушел, Стимс откинул полотнище палатки и долго стоял лицом
к лицу с мраком. Опять, точь-в-точь, как во время разговора с Баренсом, он
сухо и коротко засмеялся…
2
Илья Звенигородцев – так звали русского стрелка, нанятого в Шанхае в
число охраны каравана, – встал рано, когда еще все спали, и занялся
приготовлениями, чтобы сопровождать Стимса в намеченную экскурсию.
Он побрился на ощупь – без зеркала; вылил на голову ведро студеной воды
и занялся своими ногами: долго мыл и растирал их, а затем тщательно
перебинтовал икры колониальными гетрами. В его заботливости к собственным
ногам сквозило чуть ли не преклонение, и это было так понятно: жизнь Ильи.
за немногими исключениями была почти сплошным походом, где упругие,
мускулистые и неутомимые ноги являлись существеннейшим из шансов на
существование. Кроме того, картина спящего лагеря с часовым на бугорке
слишком напомнила Илье былые дни, когда с дальних холмов наползали серые
цепи врага, и всяк подтягивался, готовясь к встрече жестокого дня.
Шестнадцатилетним гимназистом Илью, с тяжелой винтовкой в руках,
бросило на улицу какое-то, в одну ночь образовавшееся, местное
правительство, которое призывало все население поголовно стать на защиту
города от осатанелых банд людей, увешанных пулеметными лентами, – матросов
и дезертиров.
Первыми вышли на оборону гимназисты с лысым директором во главе,
который был настроен торжественно, говорил прочувственные слова о
гражданском долге, и, к чести своей, – сам вполне верил этому…
Трусливое мещанство попряталось в подполья или улепетывало в заимки.
Наступавшие, не останавливаясь, почти на ходу, быстро перестреляли
порозовевших от мороза мальчиков и занялись расправой в городе.
Илье удалось прибежать домой, и тут старая, морщинистая женщина всунула
ему в руки узелок с провизией, перекрестила Илью, а сама, обливаясь
слезами, осталась у косяка… А Илья пошел огородами, пашнями, целиной…
Потом он попадал в разные отряды, где выучился ругаться, стрелять без
промаха и… зверел. Долго он ходил по Монголии за полусумасшедшим
человеком, по имени Унгерн фон Штернберг, который поклонялся Будде, брал
города и отдал столицу страны на разграбление своим войскам. А потом было
опять бегство, Шанхай, панель – голод…
И еще было сумасшедшее желание хоть на миг пожить так, как жили другие,
кто разъезжал на мягко шуршащих авто, пил вино в обществе красивых женщин
за толстым стеклом бара, – так близко и так далеко!..
– Мистер Элия!
Перед сидевшим на ящике Ильей остановился маленький серый человечек, –
слуга Стимса.
– Вам хозяин посылает чашку своего кофе и спрашивает, все ли готово к
экспедиции?
– Благодарю! Все готово!
Илья взял горячую чашку, залпом влил в себя обжигающее питье и поднялся
с ящика. В утреннем холодке он почувствовал приятное тепло во
внутренностях; бодрый и сильный, он обвел взглядом далекий горизонт, точно
вопрошая: – Где тут путь к радостям человеческим?
3
– Поистине, какое-то сумасшествие овладело Стимсом… Иначе не может и
быть; ведь давно уже пора вернуться назад! – так решил Илья, третий день
шагая за своим хозяином к цепи гор, которые днем казались совсем близкими,
– ну, рукой подать! – а вечером окутывались синей дымкой и как будто
отдалялись.
Илья решил напомнить Стимсу, что запаса воды и провизии еле хватит на
обратный путь. Стимс взглянул на него почти с яростью:
– Что?! Вы не хотите идти дальше? Вы, может быть, потребуете у меня
расчета?
Весь он был в страшном возбуждении, глаза горели.
– Я вовсе этого не говорю! – смущенное оправдывался Илья. – Я привык к
лишениям и не боюсь их, я только хотел предупредить Вас, что потом будет
тяжело!
Стимс мгновенно смягчился.
– Элия, я знаю, – раньше смерть так часто проходило мимо Вас, что вы
теперь плохо верите, что ей когда-нибудь вздумается прямо к вам
обратиться. Поэтому я и взял вас с собой… Так будьте же мне другом и
поддержите меня в моем предприятии! Мне тут нужно найти нечто… ну,
такое… это трудно объяснить, но оно чрезвычайно важно для меня! Если нам
удастся это, – вы будете обеспеченным человеком! Так вы поддержите меня?
Идет? – протянул он руку Илье.
– Идет! – Илья пожал руку с ощущением, что он первый раз в жизни
совершает выгодную сделку: ни один из вождей, за которыми он шел раньше,
не сулил столько!.. А что касается этого “нечто” – так оно, по всей
вероятности, – какая-нибудь разновидность насекомого, которое водится
только в этих местах… Мало ли чудачеств у миллионеров!..
Стимс не дал ему закончить своей мысли:
– Видите ли, эти горы по вечерам окутываются туманом, – должна быть и
вода! Вообще, мы там найдем все, что даже нечто такое… э…
Чтобы меньше тратить драгоценной влаги, решено было двигаться по ночам,
а днем отдыхать…
Они поделили воду и к вечеру с одинаковым рвением продолжали путь.
Так они поступили в странном согласии оба: один, потерявший вкус к
жизни, – весь в устремлении за туманной мечтой; другой – чтобы завоевать
ту самую жизнь, от которой бежал первый.
4
В жуткой “Пляске Смерти” Сен-Санса часы бьют полночь, а затем раздаются
глухие шаги шествующей Смерти. В лунном сиянии валятся кресты, могилы
раскрываются, выходят скелеты и в полных загробной скорби звуках изливают
невыразимую в словах тоску по отлетевшей жизни:
еще раз они живут эхом далеких воспоминаний. Пораженное неизбывной
тоской кладбище корчится и завывает в истомной муке…
Мертвая Гоби оживает также, когда Смерть в красном зареве раскаленного
солнца, укутанная в пыльную мантию, на крыльях бури несется на великое
кладбище царств и народов.
Громадной багровой тенью она вырастает на горизонте и полнеба закрывает
складками своего платья. Еще не слышно завывания голодных волков бури,
которые скоро будут здесь, чтобы рассыпающимися стаями рыскать по пустыне
за видимыми только им тенями, – но дуновение уже несется впереди них,
песок начинает шуршать, и тогда кажется, что в пустыне слышны бесчисленные
шаги. А если путник будет поблизости гор, то после первого порыва ветра он
услышит дробный топот скачущих всадников; то осыпаются камни с
растрескавшихся вершин…
Стимс потряс спящего Илью:
– Вставай! Вставай скорее: женщина… Илья приподнялся с жесткого
камня, на который его бросила нечеловеческая усталость ночного пути, и
шершавой рукой протер глаза.
– Что?.. Какая женщина?.. Где?.. Он ничего не понимал, потому что все
изменилось кругом до неузнаваемости: ветер свистал в ушах, заунывно
воющими звуками наполнился воздух, – муть и темь…
– Женщина на белом коне только что проскакала мимо нас! – в самое ухо
прокричал ему Стимс, покрывая голосом рев бури; он трепетал в невероятно
радостном возбуждении, – это конец пути; она приведет нас к людям! Слышишь
– нужно бежать за ней!
Сильным рывком он поставил Илью на ноги и, увлекая его за собой,
пустился бежать вдоль по скату.
Еще неопомнившийся Илья изо всех сил побежал с ним рядом: в его
смятенной голове перемешалось все, – буря, напряженное до крайности лицо
Стимса, его ликующий возглас о близком конце пути и какой-то женщине, и
Илья стал точь-в-точь тем человеком, которого разбудили ночью при зловещем
реве пламени отчаянным криком:
– Пожар!
Стимс не давал ему опомниться: в удушающих облаках пыли то и дело
красноватым пятном мелькало его лицо, и он выкрикивал:
– Она неслась, как птица, по равнине… В трех шагах от меня она
остановилась и улыбнулась… на ней была огненно-красная мантия и убор из
страусовых перьев на голове… Ее лицо излучало сияние… Она сказала, что
давно ждет меня… что жрецы в храме трижды приносили жертвы о моем
прибытии…
Точно ударили Илью, – он замедлил шаг: сумасшедший человек находился
перед ним и нес дикие, сумасшедшие речи… Как он раньше не заметил этого?
Стимс подскочил к нему и схватил за руки.
– Она сказала, что воины с сигнальными трубами расставлены по всем
высотам, чтобы известить о моем появлении!
Илья остановился, тяжело переводя дыхание.
– А! Ты не веришь?! – с криком набросился на него Стимс, бешено колотя
кулаками, – не веришь?! Я и сам не верю… Но почему ей не быть?..
Почему…
Вцепившись друг в друга, они вступили в исступленную борьбу. Кто-то из
них поскользнулся, и они вместе покатились по скату вниз. Клубок из двух
тел, подпрыгивая на неровностях, с глухим шумом грохнулся с обрыва на
камни…
5
На темной поверхности моря безумия, затопившего мозг Стимса,
расходящимися кругами заходили волны пробивающегося к поверхности
рассудка. Стимс открыл глаза и недоуменно оглянулся: кругом шуршало и
завывало, – будто волки… Он сел. Перед ним лежал распростертый человек,
может быть, – труп…
Где он? Ах да – Нечто!..
В его мозгу происходила какая-то борьба: мрак безумия силился снова
втянуть в глубину всплывшую золотую рыбку разума, и Стимс чувствовал, что
момент просветления будет короток.
– Да, это – сумасшествие, – сознавал он без страха, и, в то же время
ощущал подкрадывавшееся неодолимое желание начать хохотать, сперва – тихо,
а потом – все громче и громче…
Напряжением воли он подавил коварное желание, как опьяневший делец
заглушает хмель в голове, чтобы переговорить трезвым голосом с очень ему
нужным банкиром.
Он весь спружинился, – у него сейчас была только одна цель: кончить
игру так, как должен был это сделать настоящий мужчина… А для этого
нужно было свести все счеты и спокойно положить карты на стол…
Он потрогал лежавшего без сознания Илью и убедился, что он дышит.
– Парень шел за мной, не смущаясь, – я ему обещал… – решил он и
принялся за единственное дело, которое еще был в состоянии совершить:
вынул книжку и стило и стал писать чек.
К выведенной единице он стал приписывать нули, и тут же дьявольский
сарказм подсказал ему:
– С тремя нулями Илья испытает лишь краткое блаженство, с четырьмя –
превратится в тупого мещанина, с пятью – станет, пожалуй, крупным дельцом,
а с шестью… сгорит, как я, и, может быть… – тут он задумчиво потер
переносицу, – может быть, снова снарядит караван на запад, в поисках
невероятного…
Он приписал шесть нулей, методично и точно сделал все остальные надписи
и тщательно приколол чек к рубашке Ильи.
Правда, тут он начал спешить, потому что волны мрака все выше
поднимались в сознании.
Затем, со страшно серьезным лицом, он повернулся и пошел туда, где
ежесекундно менявшие облик голодные волки песчаной бури с завыванием
охотились за тенями, видимыми только им…
На Стимса обрушивались тучи песку, засыпая его по колени, а он
продолжал идти к таинственному “нечто”, которое теперь, казалось, было уже
совсем близко…
Ему чудилось, что он идет не один, а целая армия суровых мужчин –
начиная с сухощавых, одетых в легкую парусину тропических путешественников
и кончая укутанными в меха полярными исследователями – молча движется
вместе с ним.
Стальные крылья реяли над ним в воздухе, и оттуда приникали к земле
острые, упорные взгляды, пилотов, отыскивающие следы таинственного “Нечто”.
Невиданные растения-полуживотные морских пучин и рыбы, покрытые
десятками глаз, шевелились, когда мимо них проплывали подводные лодки,
откуда опять выглядывали жадные глаза мужчины, влюбленного в “Нечто”.
Отплевываясь песком и задыхаясь, Стимс продолжал идти. Наконец, ничего
не видя перед собой, он закружился на месте и упал.
В этот именно момент его потухающее сознание подсказало ему, что он
достиг…
http://www-osd.krid.crimea.ua/~arv/ Roman V. Annenkov