27 марта 1953 года, спустя 22 дня после смерти Сталина, вышел печально известный «бериевский» указ «Об амнистии». Единовременное освобождение миллиона уголовников обернулось невиданным всплеском преступности в СССР. Особенно страшные масштабы бандитский разгул приобрёл летом 1953 года в столице Бурят-Монголии Улан-Удэ.

Бурятия «лагерная»

В 1930-40-х годах территория исторического Забайкалья покрылась цепочкой «островов архипелага ГУЛАГ». В 1937 году здесь было образовано территориальное управление ГУЛАГа по Бурят-Монгольской АССР. В годы Великой Отечественной войны численность заключённых, подведомственных управлению, не превышала 4,5 тысяч человек, но затем контингент стал расти. В 1949 году, по данным историков, он насчитывал 5 694 человека. Впрочем, учитывая, что до 1951 года в Бурятии имелось восемь колоний и пять тюрем в реальности эта цифра могла быть и больше.

Наряду с «территориальными» лагерями в республике действовал Джидинский ИТЛ (Джидинлаг или Джидалаг), расположенный в посёлке Джида-строй Закаменского аймака. Он входил в систему ГУ лагерей горнометаллургических предприятий. По состоянию на 1945 год в Джидалаге содержались 9 393 человека, которые добывали руду и выпускали вольфрамовый и молибденовый концентрат на Джидинском комбинате.

Хаос 1953 года

С июня 1953 года в Улан-Удэ стали прибывать освободившиеся уголовники. В первую очередь, это были зэки ИТК из пригородных посёлков Стеклозавода и Мелькомбината. Но значительно больше оказался наплыв амнистированных с железнодорожных станций. Улан-Удэ представлял собой крупный транспортный узел. Сюда прибывали освобождённые ээки с Колымы и Дальнего Востока. а также из Монголии, где 46 тысяч советских узников трудились на благо «дружественной республики». Самый же лютый контингент поступал из китайской Внутренней Монголии – в лагерях там содержались особо опасные преступники.

Тысячи бездомных и безработных заполонили улицы города. Среди них хватало ожесточившихся людей, желавших во что бы то ни стало «урвать радостей жизни» в полном соответствии с «идеологией» урки Барона из фильма «Холодное лето пятьдесят третьего»: «Я не работаю, а беру, сколько надо, и ещё вдвое. И живу красиво».

Столицу Бурят-Монголии захлестнули разбои, кражи, грабежи и убийства. Уголовники уничтожали запасы продуктов в столовых, магазинах и ресторанах, выгребали кассы предприятий. Под удар попали и рабочие общежития – зеки захватывали их, чтобы массово насиловать женщин.

Безнаказанность уголовникам гарантировала их многочисленность и нехватка рук у милиции. Тревожную повседневную обстановку тех дней ярко передаёт отрывок из рассказа «Грехи» бурятского писателя и историка Александра Пакеева:

«Местные жители, особенно Городка, наглухо закрывали окна, тщательно запирали двери, дворы, спускали с цепей собак, снимали недосохшее белье… По Городку по одному, по двое-трое и большими группами бродили освободившиеся зеки. Жители боялись лишний раз появляться на улице. Старались ходить тоже группами. Мало ли чего…»

Ещё одно свидетельство о тех событиях оставила заслуженный юрист РФ Надежда Куршева. Её воспоминания были опубликованы в 2012 году в газете «Совершенно секретно». По словам Куршевой, летом 1953 года госучреждения Улан-Удэ перешли на осадное положение.

«В нашем Министерстве юстиции в кабинетах были установлены раскладушки, на которых мы спали, – рассказывала очевидица. – Окна первого этажа были заложены мешками с песком, и здание постоянно охранялось автоматчиками».

В городе не умолкало радио – жителей предупреждали о том, что им не следует выходить из дома. Погромы и беспорядки продолжались несколько недель. Утихомирить бандитов смогли лишь войска из соседних регионов, пришедшие на подмогу улан-удинской милиции. При этом властям пришлось отступить от «норм социалистической законности». Хотя официально смертная казнь в Советском Союзе была отменена, в Улан-Удэ преступников попросту отстреливали на улицах. С 10 вечера до 8 утра в городе действовал комендантский час, и всех, кто его нарушал, ждала пуля.

Точное количество убитых в те дни зеков неизвестно – все бумаги по событиям в Улан-Удэ были немедленно засекречены.

Отголоски

Всплеск преступности из-за амнистии ещё долго аукался жителям Улан-Удэ. По данным исследователя Елены Бартановой, официально в 1953 году количество совершенных в Бурят-Монголии уголовных преступлений выросло по сравнению с 1952-м годом на 7,4%. Особенно много стало разбойных нападений – в конце 1953 и в начале 1954 года в народные суды поступало в 2,4 раза больше дел подобной направленности, чем в предшествующие периоды. Многие преступления, по-видимому, даже не фиксировались.

Часть уголовников прочно осела в бурятской столице. Уровень преступности здесь продолжал расти и в следующие годы, вплоть до 1958 года. Например, в 1955 году милиционеры задержали в Улан-Удэ 82 преступные группы, насчитывавшие 187 человек.

«Здесь каждый третий – вор, бандит,

И каждый день ты будешь бит», – пелось тогда в дворовой песне об Улан-Удэ.

Исследователь Александр Махачкеев называет рабочие предместья города (ПВЗ, Машзавод, Стеколка, Батарейка) одним из трёх «центров криминальной субкультуры» той эпохи. Молодёжь, подражавшую освобождённым зекам, в Улан-Удэ называли «чавами» (от цыганского «чаво» – «парнишка»). Они носили характерные кепки-«бакланки», тапочки на босу ногу, запахнутые телогрейки, а между собой общались исключительно на «фене».