Мне были знакомы некоторые сочинения А.П. из сборника «Звезды Маньчжурии», изданного в 30-х годах прошлого века в Харбине с предисловием Н.К. Рериха. Также я читал рукопись «Калачакра собираемая», ходившую по рукам всех, кто интересовался в ту пору Учением Живой Этики. Рукопись состояла из афоризмов «ментаграмм» другого харбинца Н.А. Зубчинского (Уранова), составленных его другом и единомышленником А.П. Хейдоком.

Наконец, мне было известно, что Хейдок вместе с Б.Н. Абрамовым, тоже известным в рериховских кругах писателем, к этому времени ушедшим, входил в группу последователей Учения Агни Йоги, существовавшую в Харбине в 30-е годы, и что оба они получили посвятительные кольца от Николая Константиновича.

ВСЕГО ЭТОГО было более чем достаточно, чтобы звонок сына возбудил живейшее желание непременно встретиться с Альфредом Петровичем. И по странному стечению обстоятельств при этом телефонном разговоре присутствовал один мой знакомый, который заявил, что на следующий день ему предстоит служебная командировка в Змеиногорск.

Хейдок жил в небольшом домике на уютной улице, сплошь застроенной «частным сектором». Такое же уютное впечатление производил и весь Змеиногорск, сохранивший в центральной части дореволюционные кирпично-деревянные двухэтажные здания, где некогда размещалась администрация основанного еще в екатерининские времена Змеиногорского рудника. Много зелени, патриархальная тишина, горный воздух… Но впечатление уюта исчезло сразу, когда я вошел внутрь дома Хейдока. На меня пахнуло запахом бедности. В двух комнатах жили Альфред Петрович, его секретарь-попечитель Людмила Ивановна Вертоградская, а также ее мать.

Впрочем, попечительство Людмилы Ивановны ограничивалось домашними заботами и секретарскими обязанностями. Семью содержал cам 96-летний А.П., который к этому времени был совершенно слеп.

Семейный бюджет держался на его пенсии, а также на скудных пожертвованиях, которые время от времени присылали друзья и знакомые. Что же касается зрения, то оно, смолоду слабое, окончательно исчезло лет десять назад. Все попытки восстановить его ни к чему не привели, в том числе пребывание в клинике известного хирурга офтальмолога С.Н. Федорова, куда А.П. Хейдок попал по рекомендации С.Н. Рериха, дружившего с Федоровым. Вердикт врачей был категорическим: происшедшие изменения в глазном дне и сетчатке необратимы. Я провел у Хейдока два или три дня, понятное дело, в долгих разговорах. Человеку, захватившему рождением 19-й век и прожившему почти весь двадцатый, было что вспомнить. Уроженец Латвии, он в самом начале прошлого века переехал в Россию, начал свой трудовой путь разнорабочим на лесопильном заводе, которым владел один из его родственников.

В 1914 был призван в армию, прошел через всю первую мировую войну, дослужился до офицерского чина. Октябрь 1917 г. встретил в немецком плену, в 1918 г. был освобожден из него, а по возвращении в революционную Россию встал на сторону белых. Прошел всю гражданскую войну, окончил ее в Благовещенске, в армии барона Унгерна. Одно время даже возглавлял МВД в правительстве барона. Из Благовещенска под ударами Красной Армии бежал в Китай.

Жил в Шанхае, в Харбине, переменил множество профессий, пока не стал журналистом и писателем. В Харбине в 1934 году произошла встреча А.П. Хейдока с Н.К. Рерихом. Эта встреча переменила всю его жизнь. Он и раньше увлекался различными мистическими учениями, однако мощные идеи Агни Йоги заставили его пересмотреть прежнее мировоззрение, в том числе и отношение к советской власти. Под влиянием Николая Константиновича у Хейдока созрело желание вернуться на Родину. По его словам, они планировали возвращение вместе на одном корабле и мечтали поселиться где-нибудь на Алтае, но смерть помешала Н.К. осуществить свое желание. А Хейдок в 1947 году вернулся в СССР.

Ему какое-то время позволили пожить на свободе, правда, конфисковав предварительно всю его огромную библиотеку, состоявшую главным образом из философских и теософских сочинений. О потере любимых книг А.П. горевал больше всего. В 1949 он был заключен органами НКВД в тюрьму, а потом отправлен в лагерь в поселок Унту на севере Урала, откуда был освобожден в 1956 г. Дальнейшая жизнь А.П. Хейдока, как и предыдущий ее период, довольно подробно описаны им в опубликованных ныне воспоминаниях, так что нет смысла повторять сказанное. Остановлюсь на некоторых моментах наших бесед, которые, на мой взгляд, представляют интерес для всех интересующихся сакральными особенностями Алтая и личностью Николая Константиновича Рериха. Известно, что Н.К. Рерих был одним из первых, кто познакомил западного читателя с удивительной природой алтайских гор, с их особой энергетикой, а также с тем фактом, что гора Белуха и прилегающие к ней хребты хранят в своих пещерах обители, храмы, научные библиотеки и лаборатории легендарных Мудрецов Шамбалы. Другие Обители Мудрецов находятся в Гималаях, и этот священный мост Алтай-Гималаи должен сыграть решающую роль в грядущих судьбах мира. По словам А.П. Хейдока, Н. К. Рерих не только знал о существовании Шамбалы, но и имел личные контакты с ее Представителями. Более того, был командирован Ими в 1926 году в Москву, где встречался с видными деятелями советского правительства, которым вручил известное послание Махатм с предложением сотрудничества с советской властью.

Текст послания неоднократно публиковался у нас и за рубежом. Миссия Рериха, как известно, не была успешной. Принимавшие его наркоминдел Чичерин и наркомпрос Луначарский доложили о предложениях послания Молотову и Дзержинскому. Прагматик Молотов никакого интереса к этим предложениям не проявил, его больше интересовали связи Н.К. с американскими банками, финансировавшими трансгималайскую экспедицию. Не удостоив Н.К. личной встречи, он, тем не менее, прощупывал через своих чиновников возможность с помощью знаменитого во всем мире художника получить американские займы на нужды народного хозяйства СССР.

Что же касается ведомства Дзержинского, то здесь дело обстояло сложнее. Чекисты, в общем, располагали сведениями о существовании где-то на Востоке таинственной Гималайской обители. Более того, в наркомате Дзержинского существовал специальный отдел, занимавшийся проблемами Шамбалы и организацией экспедиции туда. Отдел возглавлял заместитель Дзержинского Бокий. Неизвестно, удалось ли Бокию организовать экспедицию в Шамбалу самостоятельно, но внедрить своего человека в экспедицию Рериха чекисты сумели. Это был небезызвестный Яков Блюмкин, весьма одиозная фигура даже среди видавших виды сотрудников ЧК.

Более того, Н.К., Е.И. и Ю.Н. Рерихи были приглашены на аудиенцию к Ф.Э. Дзержинскому. О чем он собирался говорить с организаторами трансгималайской экспедиции – это осталось неизвестным, потому что в день встречи главный чекист страны внезапно умирает, а Рерихи также внезапно выезжают в Монголию. Месяц они стоят в Урге (нынешний Улан-Батор). Здесь получают предупреждение от советского консула в Монголии Быстрова о телеграмме, поступившей из Москвы и предписывающей задержать всех членов экспедиции и этапом отправить в СССР. На следующий день экспедиция Рерихов спешно покинула Монголию и выехала в Тибет. Разговаривая с А.П. Хейдоком обо всех обстоятельствах неудавшейся миссии Рериха, я спросил Альфреда Петровича, как он оценивает причины по меньшей мере странного поведения советских властей. В ту пору еще не были опубликованы многие досужие домыслы некоторых «рериховедов» о том, что Н.К. якобы был резидентом советской разведки в Тибете, Индии и других странах Востока.

Из бесед с Хейдоком я сделал заключение, что если Рерих и выполнял какую-то секретную миссии, то это была миссия Шамбалы. Что же касается противоречивого поведения ведомства Дзержинского в отношении экспедиции, то здесь можно лишь догадываться, что подозрительность органов, их попытки все разузнать и использовать в своих целях знаменитого художника блокировались на расстоянии волей Тех, кто послал Рерихов в Москву. А.П. Хейдок сообщил мне, что попытки проникнуть в Шамбалу предпринимал позднее Гитлер. Он неоднократно посылал в Тибет своих эмиссаров с заданием завязать связи с представителями Гималайской Обители. Попытки эти провалились так же, как и у Якова Блюмкина.

Более того, вместо Шамбалы посланцы Гитлера вышли на колдовскую секту бон-по, представители которой выдали себя за «фукционеров» Шамбалы, и с 1934 по 1945 год консультировали фюрера во всех его инициативах, закончившихся самоубийством в бункере. Сообщил мне Альфред Петрович и о попытках завербовать Рериха японской разведкой.

Н.К. Рерих приехал в Харбин вместе с сыном Юрием в 1934 году. Желающих встретиться с известным во всем мире художником и культурным деятелем среди русской харбинской эмиграции оказалось очень много. Рерихи поселились в лучшей гостинице города, а Юрий Николаевич взял на себя роль секретаря и организатора встреч с Н.К. Таких встреч, обедов, приемов прошло тоже немало. Живейший интерес проявила к обоим Рерихам японская разведка, так как Харбин в ту пору контролировался японцами через их ставленника марионеточного императора Маньчжурии Пу-И. Через свою русскую агентуру (а японцев открыто поддерживала фашистская партия, созданная в Харбине бывшими белогвардейцами) японские разведывательные органы хотели прощупать настроения популярного среди русской эмиграции художника, чтобы использовать его авторитет в своих интересах.

Кстати, японцы в ту пору не слишком скрывали планы нападения на Советский Союз. Результаты для японской разведки были неутешительными – Николай Константинович открыто выразил свои симпатии к Советскому Союзу и не пожелал идти ни на какие контакты с его недругами. Эта закулисная борьба объясняет факты резко изменившегося отношения части русской диаспоры в Харбине к Рерихам после их отъезда в Индию. Всеобщий пиетет вскоре сменился оголтелым очернительством. В марионеточных эмигрантских газетах художника обвиняли в отступлении от православия и от «русского пути», в связи с масонами и т.д. Особенно усердствовал некий Василий Иванов, лидер русских фашистов. К сожалению, подобный вздор темных личностей, которые сами изменили России, повторяется и поныне в некоторых невежественных публикациях.

Интересный, чисто житейский штрих. – На одном из званых обедов, – рассказывал А. П. Хейдок, – хозяин дома предложил Николаю Константиновичу отведать какое-то блюдо. – Что это? – спросил Н.К. – Растительный паштет, – не моргнув глазом, ответил хозяин, знавший вегетарианские пристрастия Рериха. Н.К. поднес вилку с «паштетом» ко рту, но вдруг резко отбросил ее, побледнел и выскочил из-за стола. – Паштет оказался мясным, – заключил свой рассказ Хейдок. – А Николай Константинович не выносил даже запаха мяса.

Зашел у нас разговор также и о лагерной жизни в Унте. На мой вопрос, что больше всего ему запомнилось из этого периода жизни, Альфред Петрович ответил коротко: – Северные сияния. Такой красоты я никогда в жизни не видел. – А принудительный труд, обыски?.. – Это все я оставил в прошлом, чтобы забыть навсегда. Впрочем, кое-что в памяти все-таки сохранил. Кольцо, которое подарил мне Н.К. и с которым я не расстаюсь никогда, в лагере пришлось снять с пальца и носить на шнурке у сердца. И примечательный факт: во время обысков-«шмонов» руки охранников, ощупывающих мою одежду, всегда почему-то останавливались возле места, где висело кольцо. Так же вели себя и руки уголовников, которые иногда шарили по моим карманам ночью в поисках денег.

Отметить командировочное удостоверение мне пришлось в Змеиногорском горисполкоме. Председатель весьма удивился, узнав, зачем и к кому я приезжал. Но удостоверение известного в Сибири журнала возымело свое действие, тем более, что я постарался дать А.П. самую лестную аттестацию как популярному писателю русской эмиграции «первой волны», к которому проявляют интерес в Москве. Уже при мне в доме А.П. появились работники местного краеведческого музея, попросили передать материалы о его жизненном пути. До сих пор такой чести удостоился лишь Ф. М. Достоевский, который также бывал в Змеиногорске.

Уехал я из этого города с пачкой рукописей, аккуратно подготовленных Л.И. Вертоградской. Она не только перепечатала на машинке труды А.П., но и переплела их, а также снабдила по своему вкусу разными цветными картинками. Это были главным образом вырезки из журнала «Огонек», которые подходили, по ее мнению, для иллюстрации повестей и рассказов А. П. Хейдока. Из всего вороха рукописей мне удалось опубликовать лишь одну. Но об этом позже. Я пригласил А.П. приехать в Новосибирск в феврале следующего 1989 года на запланированную нами конференцию, посвященную 110-летию со дня рождения Е.И. Рерих. «Нами», то есть Новосибирским отделением Общества советско-индийской дружбы, наспех образованным поклонниками Учения Живой Этики, которые уловили либеральные ветры времени. Возглавить общество дал согласие академик и директор Института математики СОАН СССР М.М. Лаврентьев, сын легендарного основателя Новосибирского Академгородка академика М.А. Лаврентьева. Я был избран заместителем председателя общества. А провели мы эту конференцию в актовом зале Новосибирского обкома КПСС с разрешения его тогдашнего первого секретаря В.А. Миндолина. Десять лет назад Миндолин, секретарь Советского райкома партии Новосибирска, исключал меня из рядов КПСС за «отступления от Программы и Устава партии, выразившиеся в увлечении идеалистической философией Рериха». И вот такой решительный поворот в настроении партийного босса.

Конференция прошла хорошо, при большом стечении народа, на ней выступил А.П. Хейдок, а также среди прочих докладчиков харбинцы-рериховцы Н.Д. Спирина и Б.А. Данилов. В феврале 1989 года Альфред Петрович прожил у нас на квартире вместе с Л.И Вертоградской сначала семь, а потом, по возвращении из Челябинска, еще три дня. В Челябинске была сделана любительская видеозапись беседы с ним, которая широко разошлась по стране. Интервью хорошо передает четкий ум, великолепную память, а главное, замечательное дружелюбие этого человека, который ни одним дурным словом не помянул своих лагерных притеснителей. Незначительная, но характерная деталь. Отвела Людмила Ивановна А.П. в ванную комнату руки помыть перед обедом, а увести забыла. Дверь в ванную комнату открыта, я наблюдаю за А.П. из другой комнаты. Помыл руки Хейдок и стоит, молчит. Минуту, другую… Никого не окликает, не хочет беспокоить своей незрячей беспомощностью.

Мне потом приходилось выслушивать жалобы на трудный и амбициозный характер Л.И. Однако не могу также не оценить ее истинно ангельской роли в судьбе А.П. Хейдока. Они познакомились в городе Балхаше Казахской ССР, расположенном на берегу одноименного озера, куда в 60-е годы закинула судьба отбывшего ссылку А.П. Он поступил работать на Балхашский рыбокомбинат переводчиком с английского. Что он переводил по службе, я так и не успел спросить, но узнал, что в этот период жизни перевел с английского третий том «Тайной доктрины» Е.П. Блаватской. Среди тех, кто бывал в Балхаше на квартире А.П., оказалась шестнадцатилетняя Людмила Вертоградская. Альфреду Петровичу в ту пору было за семьдесят. Он уже терял зрение, она взялась помогать ему в работе. И осталась при нем до последних дней, несмотря на ярость матери (связалась девчонка со стариком!). А Л.И. печатала под диктовку рассказы и очерки А.П.(их собрался целый том), вела переписку, сопровождала Хейдока в поездках по стране. Он завещал ей право на издание и на гонорары за публикацию литературного наследия. Но что нынче платят за сочинения, не относящиеся к области детектива и порнографии!..

Здравствующая до сих пор в Змеиногорске Л.И. Вертоградская бедствует. Своеобразные следы оставил Альфред Петрович в памяти моей жены Лилии Ивановны. Она в ту пору интенсивно занималась живописью, и накануне приезда А.П. с ней приключилась какая-то странная болезнь рук. Ладони по «хиромантическим» линиям покрылись очень болезненными трещинами. Руки так болели, что невозможно было взяться за кисть. Она обратилась за помощью к А.П. Хейдоку. А.П. ответил: – Если это не кармическая болезнь, попробую помочь. Он взял руки жены в свои и поднял вверх незрячие глаза. Так они простояли несколько минут. Спустя несколько дней трещины на руках стали исчезать. О втором «вмешательстве» А.П. в ее судьбу жена рассказала несколькими месяцами позже. У нее случился приступ депрессии, голову заполонили тяжелые мысли, скрыться от которых не было никакой возможности. – И тут, – рассказывает жена, – мне стала попадаться на глаза рукопись рассказа А.П. Хейдока «Вера», которую он оставил у нас. Куда ни пойду, глаза натыкаются на эту рукопись. Сначала я не придавала значения факту, но потом взяла рукопись в руки. Это был рассказ о случае с геологами, когда они, пробираясь через тайгу, встретили на тропе клубок змей в их брачный период. Лошади остановились, захрапели и не пошли дальше. И тогда один из геологов принялся вслух читать псалом 90 из Псалтири. Змеи одна за другой покинули тропу. – И я, – закончила свой рассказ моя жена, – открыв Библию, принялась вслух читать псалом 90. Тоска покинула меня. Воспоминания А.П. Хейдока о его встречах с Н.К. Рерихом я отнес в редакцию командировавшего меня журнала «Сибирские огни». Их набрали и послали на корректуру Альфреду Петровичу в Змеиногорск. Велико же было мое удивление, когда редактор журнала с недоумением сообщил мне, что Хейдок категорически воспротивился публикации, мотивируя свой отказ тем, что в текст без его ведома внесены интерполяции. Вставки из книг Живой Этики поместил я, мне казалось, что совершаю благой поступок, делая не печатавшееся до сих пор в России Учение достоянием широкой публики. У нас с Г.И. Карпуниным, редактором «Сибирских огней», уже существовала договоренность о последующей публикации «Общины». Но А.П. Хейдок был тверд: то, что написано мной, оставьте в журнале, то, что принадлежит не мне, печатайте отдельно.

Пока шли переговоры, «поезд ушел», то есть журнал вышел в свет, а вскоре в 1990 г. ушел из жизни А.П. Каюсь, Альфред Петрович, перед Вашей светлой памятью за мои, хотя и продиктованные лучшими чувствами, но самовольные вторжения в Вашу прозу. Благие намерения могут известно куда привести. Так что винюсь и преклоняюсь перед Вашей рыцарской щепетильностью. Но удалось напечатать вскоре в тех же «Сибирских огня» «Общину» и прекрасную повесть Хейдока «Грешница» из жизни первых христиан.

А затем, будучи в Москве в издательстве «Современник», я рассказал об А.П. главному редактору издательства. Результатом стала командировка этого человека в Змеиногорск, откуда он привез в Москву стопку рукописей. В итоге в начале 90-х годов издательство «Современник» выпустило том прозы А.П. Хейдока. После уже без моего участия появились другие издания произведений А.П. И, наконец, не могу умолчать о том, что повесть Сергея Ключникова «Провозвестница эпохи Огня» – об Е.И. Рерих – была благословлена накануне издания А.П. Хейдоком. В тот его первый приезд в Новосибирск они встретились у нас на квартире с моим сыном, он для этого специально прилетел из Москвы на встречу. И несколько вечеров читал вслух рукопись биографии Е.И. последнему живому ученику Н.К. Рериха. Хейдок высоко оценил повесть, рекомендовал напечатать, что позднее и произошло.

Юрий КЛЮЧНИКОВ. Фото Алексея САЛАМАТОВА и из архива Музея истории развития горного дела г. Змеиногорска. Газета “Деловой Бийск” №7 (848) 16 февраля 2011 г.