Что нам может рассказал Альфред Хейдок, ученик Николая Рериха!?

"Самопожертвование должно преследоваться по закону. Оно деморализует тех, ради кого идут на жертвы." Оскар Уайльд

Что нам может рассказал Альфред Хейдок, ученик Николая Рериха!?

Летом 1988 года позвонил мне сын из Москвы и сообщил, что, по его сведениям, в городе Змеиногорске Алтайского края живет А.П. Хейдок, весьма популярный в свое время в харбинских эмигрантских кругах русский писатель, теософ и ученик Н.К. Рериха.

Мне были знакомы некоторые сочинения А.П. из сборника «Звезды Маньчжурии», изданного в 30-х годах прошлого века в Харбине с предисловием Н.К. Рериха. Также я читал рукопись «Калачакра собираемая», ходившую по рукам всех, кто интересовался в ту пору Учением Живой Этики. Рукопись состояла из афоризмов «ментаграмм» другого харбинца Н.А. Зубчинского (Уранова), составленных его другом и единомышленником А.П. Хейдоком.

Наконец, мне было известно, что Хейдок вместе с Б.Н. Абрамовым, тоже известным в рериховских кругах писателем, к этому времени ушедшим, входил в группу последователей Учения Агни Йоги, существовавшую в Харбине в 30-е годы, и что оба они получили посвятительные кольца от Николая Константиновича.

ВСЕГО ЭТОГО было более чем достаточно, чтобы звонок сына возбудил живейшее желание непременно встретиться с Альфредом Петровичем. И по странному стечению обстоятельств при этом телефонном разговоре присутствовал один мой знакомый, который заявил, что на следующий день ему предстоит служебная командировка в Змеиногорск.

Хейдок жил в небольшом домике на уютной улице, сплошь застроенной «частным сектором». Такое же уютное впечатление производил и весь Змеиногорск, сохранивший в центральной части дореволюционные кирпично-деревянные двухэтажные здания, где некогда размещалась администрация основанного еще в екатерининские времена Змеиногорского рудника. Много зелени, патриархальная тишина, горный воздух… Но впечатление уюта исчезло сразу, когда я вошел внутрь дома Хейдока. На меня пахнуло запахом бедности. В двух комнатах жили Альфред Петрович, его секретарь-попечитель Людмила Ивановна Вертоградская, а также ее мать.

Впрочем, попечительство Людмилы Ивановны ограничивалось домашними заботами и секретарскими обязанностями. Семью содержал cам 96-летний А.П., который к этому времени был совершенно слеп.

Семейный бюджет держался на его пенсии, а также на скудных пожертвованиях, которые время от времени присылали друзья и знакомые. Что же касается зрения, то оно, смолоду слабое, окончательно исчезло лет десять назад. Все попытки восстановить его ни к чему не привели, в том числе пребывание в клинике известного хирурга офтальмолога С.Н. Федорова, куда А.П. Хейдок попал по рекомендации С.Н. Рериха, дружившего с Федоровым. Вердикт врачей был категорическим: происшедшие изменения в глазном дне и сетчатке необратимы. Я провел у Хейдока два или три дня, понятное дело, в долгих разговорах. Человеку, захватившему рождением 19-й век и прожившему почти весь двадцатый, было что вспомнить. Уроженец Латвии, он в самом начале прошлого века переехал в Россию, начал свой трудовой путь разнорабочим на лесопильном заводе, которым владел один из его родственников.

В 1914 был призван в армию, прошел через всю первую мировую войну, дослужился до офицерского чина. Октябрь 1917 г. встретил в немецком плену, в 1918 г. был освобожден из него, а по возвращении в революционную Россию встал на сторону белых. Прошел всю гражданскую войну, окончил ее в Благовещенске, в армии барона Унгерна. Одно время даже возглавлял МВД в правительстве барона. Из Благовещенска под ударами Красной Армии бежал в Китай.

Жил в Шанхае, в Харбине, переменил множество профессий, пока не стал журналистом и писателем. В Харбине в 1934 году произошла встреча А.П. Хейдока с Н.К. Рерихом. Эта встреча переменила всю его жизнь. Он и раньше увлекался различными мистическими учениями, однако мощные идеи Агни Йоги заставили его пересмотреть прежнее мировоззрение, в том числе и отношение к советской власти. Под влиянием Николая Константиновича у Хейдока созрело желание вернуться на Родину. По его словам, они планировали возвращение вместе на одном корабле и мечтали поселиться где-нибудь на Алтае, но смерть помешала Н.К. осуществить свое желание. А Хейдок в 1947 году вернулся в СССР.

Ему какое-то время позволили пожить на свободе, правда, конфисковав предварительно всю его огромную библиотеку, состоявшую главным образом из философских и теософских сочинений. О потере любимых книг А.П. горевал больше всего. В 1949 он был заключен органами НКВД в тюрьму, а потом отправлен в лагерь в поселок Унту на севере Урала, откуда был освобожден в 1956 г. Дальнейшая жизнь А.П. Хейдока, как и предыдущий ее период, довольно подробно описаны им в опубликованных ныне воспоминаниях, так что нет смысла повторять сказанное. Остановлюсь на некоторых моментах наших бесед, которые, на мой взгляд, представляют интерес для всех интересующихся сакральными особенностями Алтая и личностью Николая Константиновича Рериха. Известно, что Н.К. Рерих был одним из первых, кто познакомил западного читателя с удивительной природой алтайских гор, с их особой энергетикой, а также с тем фактом, что гора Белуха и прилегающие к ней хребты хранят в своих пещерах обители, храмы, научные библиотеки и лаборатории легендарных Мудрецов Шамбалы. Другие Обители Мудрецов находятся в Гималаях, и этот священный мост Алтай-Гималаи должен сыграть решающую роль в грядущих судьбах мира. По словам А.П. Хейдока, Н. К. Рерих не только знал о существовании Шамбалы, но и имел личные контакты с ее Представителями. Более того, был командирован Ими в 1926 году в Москву, где встречался с видными деятелями советского правительства, которым вручил известное послание Махатм с предложением сотрудничества с советской властью.

Текст послания неоднократно публиковался у нас и за рубежом. Миссия Рериха, как известно, не была успешной. Принимавшие его наркоминдел Чичерин и наркомпрос Луначарский доложили о предложениях послания Молотову и Дзержинскому. Прагматик Молотов никакого интереса к этим предложениям не проявил, его больше интересовали связи Н.К. с американскими банками, финансировавшими трансгималайскую экспедицию. Не удостоив Н.К. личной встречи, он, тем не менее, прощупывал через своих чиновников возможность с помощью знаменитого во всем мире художника получить американские займы на нужды народного хозяйства СССР.

Что же касается ведомства Дзержинского, то здесь дело обстояло сложнее. Чекисты, в общем, располагали сведениями о существовании где-то на Востоке таинственной Гималайской обители. Более того, в наркомате Дзержинского существовал специальный отдел, занимавшийся проблемами Шамбалы и организацией экспедиции туда. Отдел возглавлял заместитель Дзержинского Бокий. Неизвестно, удалось ли Бокию организовать экспедицию в Шамбалу самостоятельно, но внедрить своего человека в экспедицию Рериха чекисты сумели. Это был небезызвестный Яков Блюмкин, весьма одиозная фигура даже среди видавших виды сотрудников ЧК.

Более того, Н.К., Е.И. и Ю.Н. Рерихи были приглашены на аудиенцию к Ф.Э. Дзержинскому. О чем он собирался говорить с организаторами трансгималайской экспедиции – это осталось неизвестным, потому что в день встречи главный чекист страны внезапно умирает, а Рерихи также внезапно выезжают в Монголию. Месяц они стоят в Урге (нынешний Улан-Батор). Здесь получают предупреждение от советского консула в Монголии Быстрова о телеграмме, поступившей из Москвы и предписывающей задержать всех членов экспедиции и этапом отправить в СССР. На следующий день экспедиция Рерихов спешно покинула Монголию и выехала в Тибет. Разговаривая с А.П. Хейдоком обо всех обстоятельствах неудавшейся миссии Рериха, я спросил Альфреда Петровича, как он оценивает причины по меньшей мере странного поведения советских властей. В ту пору еще не были опубликованы многие досужие домыслы некоторых «рериховедов» о том, что Н.К. якобы был резидентом советской разведки в Тибете, Индии и других странах Востока.

Из бесед с Хейдоком я сделал заключение, что если Рерих и выполнял какую-то секретную миссии, то это была миссия Шамбалы. Что же касается противоречивого поведения ведомства Дзержинского в отношении экспедиции, то здесь можно лишь догадываться, что подозрительность органов, их попытки все разузнать и использовать в своих целях знаменитого художника блокировались на расстоянии волей Тех, кто послал Рерихов в Москву. А.П. Хейдок сообщил мне, что попытки проникнуть в Шамбалу предпринимал позднее Гитлер. Он неоднократно посылал в Тибет своих эмиссаров с заданием завязать связи с представителями Гималайской Обители. Попытки эти провалились так же, как и у Якова Блюмкина.

Более того, вместо Шамбалы посланцы Гитлера вышли на колдовскую секту бон-по, представители которой выдали себя за «фукционеров» Шамбалы, и с 1934 по 1945 год консультировали фюрера во всех его инициативах, закончившихся самоубийством в бункере. Сообщил мне Альфред Петрович и о попытках завербовать Рериха японской разведкой.

Н.К. Рерих приехал в Харбин вместе с сыном Юрием в 1934 году. Желающих встретиться с известным во всем мире художником и культурным деятелем среди русской харбинской эмиграции оказалось очень много. Рерихи поселились в лучшей гостинице города, а Юрий Николаевич взял на себя роль секретаря и организатора встреч с Н.К. Таких встреч, обедов, приемов прошло тоже немало. Живейший интерес проявила к обоим Рерихам японская разведка, так как Харбин в ту пору контролировался японцами через их ставленника марионеточного императора Маньчжурии Пу-И. Через свою русскую агентуру (а японцев открыто поддерживала фашистская партия, созданная в Харбине бывшими белогвардейцами) японские разведывательные органы хотели прощупать настроения популярного среди русской эмиграции художника, чтобы использовать его авторитет в своих интересах.

Кстати, японцы в ту пору не слишком скрывали планы нападения на Советский Союз. Результаты для японской разведки были неутешительными – Николай Константинович открыто выразил свои симпатии к Советскому Союзу и не пожелал идти ни на какие контакты с его недругами. Эта закулисная борьба объясняет факты резко изменившегося отношения части русской диаспоры в Харбине к Рерихам после их отъезда в Индию. Всеобщий пиетет вскоре сменился оголтелым очернительством. В марионеточных эмигрантских газетах художника обвиняли в отступлении от православия и от «русского пути», в связи с масонами и т.д. Особенно усердствовал некий Василий Иванов, лидер русских фашистов. К сожалению, подобный вздор темных личностей, которые сами изменили России, повторяется и поныне в некоторых невежественных публикациях.

Интересный, чисто житейский штрих. – На одном из званых обедов, – рассказывал А. П. Хейдок, – хозяин дома предложил Николаю Константиновичу отведать какое-то блюдо. – Что это? – спросил Н.К. – Растительный паштет, – не моргнув глазом, ответил хозяин, знавший вегетарианские пристрастия Рериха. Н.К. поднес вилку с «паштетом» ко рту, но вдруг резко отбросил ее, побледнел и выскочил из-за стола. – Паштет оказался мясным, – заключил свой рассказ Хейдок. – А Николай Константинович не выносил даже запаха мяса.

Зашел у нас разговор также и о лагерной жизни в Унте. На мой вопрос, что больше всего ему запомнилось из этого периода жизни, Альфред Петрович ответил коротко: – Северные сияния. Такой красоты я никогда в жизни не видел. – А принудительный труд, обыски?.. – Это все я оставил в прошлом, чтобы забыть навсегда. Впрочем, кое-что в памяти все-таки сохранил. Кольцо, которое подарил мне Н.К. и с которым я не расстаюсь никогда, в лагере пришлось снять с пальца и носить на шнурке у сердца. И примечательный факт: во время обысков-«шмонов» руки охранников, ощупывающих мою одежду, всегда почему-то останавливались возле места, где висело кольцо. Так же вели себя и руки уголовников, которые иногда шарили по моим карманам ночью в поисках денег.

Отметить командировочное удостоверение мне пришлось в Змеиногорском горисполкоме. Председатель весьма удивился, узнав, зачем и к кому я приезжал. Но удостоверение известного в Сибири журнала возымело свое действие, тем более, что я постарался дать А.П. самую лестную аттестацию как популярному писателю русской эмиграции «первой волны», к которому проявляют интерес в Москве. Уже при мне в доме А.П. появились работники местного краеведческого музея, попросили передать материалы о его жизненном пути. До сих пор такой чести удостоился лишь Ф. М. Достоевский, который также бывал в Змеиногорске.

Уехал я из этого города с пачкой рукописей, аккуратно подготовленных Л.И. Вертоградской. Она не только перепечатала на машинке труды А.П., но и переплела их, а также снабдила по своему вкусу разными цветными картинками. Это были главным образом вырезки из журнала «Огонек», которые подходили, по ее мнению, для иллюстрации повестей и рассказов А. П. Хейдока. Из всего вороха рукописей мне удалось опубликовать лишь одну. Но об этом позже. Я пригласил А.П. приехать в Новосибирск в феврале следующего 1989 года на запланированную нами конференцию, посвященную 110-летию со дня рождения Е.И. Рерих. «Нами», то есть Новосибирским отделением Общества советско-индийской дружбы, наспех образованным поклонниками Учения Живой Этики, которые уловили либеральные ветры времени. Возглавить общество дал согласие академик и директор Института математики СОАН СССР М.М. Лаврентьев, сын легендарного основателя Новосибирского Академгородка академика М.А. Лаврентьева. Я был избран заместителем председателя общества. А провели мы эту конференцию в актовом зале Новосибирского обкома КПСС с разрешения его тогдашнего первого секретаря В.А. Миндолина. Десять лет назад Миндолин, секретарь Советского райкома партии Новосибирска, исключал меня из рядов КПСС за «отступления от Программы и Устава партии, выразившиеся в увлечении идеалистической философией Рериха». И вот такой решительный поворот в настроении партийного босса.

Конференция прошла хорошо, при большом стечении народа, на ней выступил А.П. Хейдок, а также среди прочих докладчиков харбинцы-рериховцы Н.Д. Спирина и Б.А. Данилов. В феврале 1989 года Альфред Петрович прожил у нас на квартире вместе с Л.И Вертоградской сначала семь, а потом, по возвращении из Челябинска, еще три дня. В Челябинске была сделана любительская видеозапись беседы с ним, которая широко разошлась по стране. Интервью хорошо передает четкий ум, великолепную память, а главное, замечательное дружелюбие этого человека, который ни одним дурным словом не помянул своих лагерных притеснителей. Незначительная, но характерная деталь. Отвела Людмила Ивановна А.П. в ванную комнату руки помыть перед обедом, а увести забыла. Дверь в ванную комнату открыта, я наблюдаю за А.П. из другой комнаты. Помыл руки Хейдок и стоит, молчит. Минуту, другую… Никого не окликает, не хочет беспокоить своей незрячей беспомощностью.

Мне потом приходилось выслушивать жалобы на трудный и амбициозный характер Л.И. Однако не могу также не оценить ее истинно ангельской роли в судьбе А.П. Хейдока. Они познакомились в городе Балхаше Казахской ССР, расположенном на берегу одноименного озера, куда в 60-е годы закинула судьба отбывшего ссылку А.П. Он поступил работать на Балхашский рыбокомбинат переводчиком с английского. Что он переводил по службе, я так и не успел спросить, но узнал, что в этот период жизни перевел с английского третий том «Тайной доктрины» Е.П. Блаватской. Среди тех, кто бывал в Балхаше на квартире А.П., оказалась шестнадцатилетняя Людмила Вертоградская. Альфреду Петровичу в ту пору было за семьдесят. Он уже терял зрение, она взялась помогать ему в работе. И осталась при нем до последних дней, несмотря на ярость матери (связалась девчонка со стариком!). А Л.И. печатала под диктовку рассказы и очерки А.П.(их собрался целый том), вела переписку, сопровождала Хейдока в поездках по стране. Он завещал ей право на издание и на гонорары за публикацию литературного наследия. Но что нынче платят за сочинения, не относящиеся к области детектива и порнографии!..

Здравствующая до сих пор в Змеиногорске Л.И. Вертоградская бедствует. Своеобразные следы оставил Альфред Петрович в памяти моей жены Лилии Ивановны. Она в ту пору интенсивно занималась живописью, и накануне приезда А.П. с ней приключилась какая-то странная болезнь рук. Ладони по «хиромантическим» линиям покрылись очень болезненными трещинами. Руки так болели, что невозможно было взяться за кисть. Она обратилась за помощью к А.П. Хейдоку. А.П. ответил: – Если это не кармическая болезнь, попробую помочь. Он взял руки жены в свои и поднял вверх незрячие глаза. Так они простояли несколько минут. Спустя несколько дней трещины на руках стали исчезать. О втором «вмешательстве» А.П. в ее судьбу жена рассказала несколькими месяцами позже. У нее случился приступ депрессии, голову заполонили тяжелые мысли, скрыться от которых не было никакой возможности. – И тут, – рассказывает жена, – мне стала попадаться на глаза рукопись рассказа А.П. Хейдока «Вера», которую он оставил у нас. Куда ни пойду, глаза натыкаются на эту рукопись. Сначала я не придавала значения факту, но потом взяла рукопись в руки. Это был рассказ о случае с геологами, когда они, пробираясь через тайгу, встретили на тропе клубок змей в их брачный период. Лошади остановились, захрапели и не пошли дальше. И тогда один из геологов принялся вслух читать псалом 90 из Псалтири. Змеи одна за другой покинули тропу. – И я, – закончила свой рассказ моя жена, – открыв Библию, принялась вслух читать псалом 90. Тоска покинула меня. Воспоминания А.П. Хейдока о его встречах с Н.К. Рерихом я отнес в редакцию командировавшего меня журнала «Сибирские огни». Их набрали и послали на корректуру Альфреду Петровичу в Змеиногорск. Велико же было мое удивление, когда редактор журнала с недоумением сообщил мне, что Хейдок категорически воспротивился публикации, мотивируя свой отказ тем, что в текст без его ведома внесены интерполяции. Вставки из книг Живой Этики поместил я, мне казалось, что совершаю благой поступок, делая не печатавшееся до сих пор в России Учение достоянием широкой публики. У нас с Г.И. Карпуниным, редактором «Сибирских огней», уже существовала договоренность о последующей публикации «Общины». Но А.П. Хейдок был тверд: то, что написано мной, оставьте в журнале, то, что принадлежит не мне, печатайте отдельно.

Пока шли переговоры, «поезд ушел», то есть журнал вышел в свет, а вскоре в 1990 г. ушел из жизни А.П. Каюсь, Альфред Петрович, перед Вашей светлой памятью за мои, хотя и продиктованные лучшими чувствами, но самовольные вторжения в Вашу прозу. Благие намерения могут известно куда привести. Так что винюсь и преклоняюсь перед Вашей рыцарской щепетильностью. Но удалось напечатать вскоре в тех же «Сибирских огня» «Общину» и прекрасную повесть Хейдока «Грешница» из жизни первых христиан.

А затем, будучи в Москве в издательстве «Современник», я рассказал об А.П. главному редактору издательства. Результатом стала командировка этого человека в Змеиногорск, откуда он привез в Москву стопку рукописей. В итоге в начале 90-х годов издательство «Современник» выпустило том прозы А.П. Хейдока. После уже без моего участия появились другие издания произведений А.П. И, наконец, не могу умолчать о том, что повесть Сергея Ключникова «Провозвестница эпохи Огня» – об Е.И. Рерих – была благословлена накануне издания А.П. Хейдоком. В тот его первый приезд в Новосибирск они встретились у нас на квартире с моим сыном, он для этого специально прилетел из Москвы на встречу. И несколько вечеров читал вслух рукопись биографии Е.И. последнему живому ученику Н.К. Рериха. Хейдок высоко оценил повесть, рекомендовал напечатать, что позднее и произошло.

Юрий КЛЮЧНИКОВ. Фото Алексея САЛАМАТОВА и из архива Музея истории развития горного дела г. Змеиногорска. Газета “Деловой Бийск” №7 (848) 16 февраля 2011 г.



"Пришел я к горестному мнению от наблюдений долгих лет: вся сволочь склонна к единению, а все порядочные — нет. Игорь Губерман"

Related posts