Я из атомной деревни
Погода на глазах портилась, низко над полем проносились рваные облака, редкие порывы ветра сорвали два привязанных к деревьям аэростата. Надо было что-то предпринимать. И Курчатов решился – сдвинул время “Ч” на один час назад. “Пять… четыре… три… два… один”, – считал диктор, физик из Арзамаса-16 Мальских. В 7.00 прогремел взрыв. Через два с половиной часа в Алтайский край пришла беда, которую никто не заметил и не почувствовал, – радиация. В Хиросиме и Нагасаки люди увидели смерть воочию, во всей ее жуткой красоте: атомный гриб, пожары. Разрушения, острая лучевая болезнь. На Алтае костлявая, рожденная атомным взрывом, высадилась с невидимым дождем радионуклидов, и 40 лет ее жатве никто не мешал. О губительных последствиях для населения нашего края первого ядерного испытания на Семипаллатинском полигоне, которое было проведено 29 августа 1949 года, сказано и написано немало. Гораздо меньше читателям “Свободного курса” известно о том, что предшествовало началу необъявленной атомной войны на Алтае.
В истории создания ядерного оружия хватает и правды, и вымысла. Много нового и неожиданного дали 90-е годы, когда упал занавес секретности. Правда то, что наши ученые не стали выдумывать атомный велосипед и воспользовались добытой для них разведчиками информацией об особенностях “Манхэттенского проекта”. Недавно умерший академик Юрий Харитон признал, что копирование американского изделия стало кратчайшим путем к созданию собственного сверхоружия. Собственные наработки пришлось отложить – на время. Потом в беспощадной ядерной гонке мы догоним и перегоним америку.
20 августа 1945 года был создан специальный комитет при Государственном комитете обороны для руководства и координации работ по созданию ядерного оружия. Возглавил его Лаврентий Берия. В комитет вошли Маленков, Вознесенский, Ванников. Завенягин, Курчатов, Капица (который потом отошел от этого проекта), Первухин. 30 августа постановлением правительства было организовано Первое главное управление при правительстве СССР , возглавившее работы по созданию ядерной промышленности. Начальником его стал Борис Ванников, оставшийся “министром боеприпасов”. Одним из его соратников стал заместитель Наркома цветной металлургии Ефим Славский, впоследствии многолетний министр среднего машиностроения, именуемого ныне Минатомом, – тот самый Славский, который построил Белокуриху… 8 апреля 1946 года было принято решение о создании КБ-11, которое затем преобразовалось во Всесоюзный научно-исседовательский институт экспериментальной физики, известный в народе как Арзамас-16. В 1957 году открылся Институт технической физики – Челябинск-70. Именно эти два института непосредственно создавали первую атомную бомбу.
В августе 1947 года была создана горная сейсмическая станция – объект 905 – “для натурального испытания ядерных зарядов”. Через год она преобразуется в учебный полигон У-2 Министерства обороны. У-2 – это и есть знаменитый Семипалатинский испытательный полигон, находившийся на стыке Семипалатинской, Карагандинской и Павлодарской областей.
С февраля 1948 года на У-2 начались грандиозные строительные работы. В возведении полигона участвовали 15 тысяч военных строителей. Полигон создали за два года. Размах строительства, связанного с ядерным проектом, был настолько велик, что даже видавшее виды начальство приходило в изумление. К примеру, Ванников попенял Садовскому, одному из строителей Арзамаса-16: “Ты что же – задумал организовать постоянное заведение для атомных взрывов? Может, ты думаешь, что мы каждый год будем проводить такие испытания?” Ia в итоге для физиков-ядерщиков был построен настоящий город, а не времянки. А вот Курчатов заглянул далеко в будущее. В Москве есть знаменитый на весь мир Российский научный центр “Курчатовский институт”. Курчатов, создавая институт, отхватил под него огромный участок земли и застроил его сначала по периметру, как бы отгородил территорию. Это уж потом, когда началась цепная реакция развития этой отрасли знаний, внутри периметра, как грибы, стали расти новые здания. Рядом с “Курчатовским институтом” расположен еще один ядерный монстр – Институт биофизики 3-го управления Минздрава, изучающий влияние радиации на человека и окружающую среду.
11 апреля 1949 года полигон в целом был готов. Всего на его сооружение разоренная послевоенная страна потратила 180 млн. рублей – колоссальная по тем временам сумма! Не считая затрат на строительство плутониевого комбината, научных центров, создание самого “изделия”.
Первую бомбу можно было сделать либо из урана-235 (но он редко встречается в природе, и урановый завод мог выдать нужное его количество только через 4 года, а Сталин установил срок вдвое короче), либо из плутония. В 1946 году решили строить плутониевый комбинат в Челябинской области. Для производства плутония требовалось очень много воды – комбинат “Маяк” стали строить в северной части Челябинской области, богатой озерами. Американцы, кстати, свой комбинат построили на берегу горной реки Колумбия. Ее воды охлаждали реактор и уносились в океан… У нас несколько лет радиоактивные отходы сбрасывались в равнинную речку Теча. Сколько их было слито, никто до сих пор не знает. Хотя еще 5 июля 1949 года директор плутониевого комбината Музруков писал Ванникову: “По материалам наших анализов следует считать воду в реке Теча весьма загрязненной сбросными водами с объекта”. В первые годы после пуска комбината в Тече было 80 процентов своей воды, а 20 – радиоактивных стоков! Первые десять лет в радиоактивных стоках только что не купались: по территории секретного объекта тек радиоактивный ручей, который впадал в старое болото, расположенное в 1,5 км от комбината. Близлежащее озеро Карачай просто залили отходами.
Никто тогда не понимал всей полноты опасности. На комбинате, у которого уже в 1948 году вовсю работали реакторы, контроль за радиоактивностью начали осуществлять только в 1951 году. Летом того года померяли радиоактивность Течи по берегам – 3 рентгена в час! Это превышает предельно допустимые нормы, принятые в то суровое время, в 75-100 раз. На первую бомбу потребовалось около 20 кг плутония… “Господи, прости их, ибо не ведают, что творят”.
“Изделие” смонтировали на башне высотой 37, 5 метра (сам заряд был установлен на 30-метровой высоте). Почему на башне, а не на земле? Так было у американцев. У тех незадолго до испытаний Гарри Оппенгеймер испугал военных. Некоторые мои коллеги, сказал отец американской атомной бомбы, считают, что в результате атомного взрыва в кремние, которого у нас под ногами миллиарды тонн, начнется цепная ядерная реакция – тогда уж всему миру придет каюк “.Черт бы вас подрал!” – выругался генерал Гровс, военный руководитель “Манхэттенского проекта”. Но не откладывать же испытания! Прикинув, что диаметр шара, который образуется после взрыва, не должен превышать нескольких десятков метров, придумали вариант с башней…
С 10 по 26 августа на полигоне У-2 с различными службами было проведено десять репетиция взрыва. В середине августа на полигон приехали Курчатов и Берия. Правда это или нет, ia говорили, что у Лаврентия Палыча было заготовлено два списка: наградной (в случае успеха испытаний) и расстрельный (на случай провала). Черный юмор Берии: те, кому светила звезда героя, в другом списке приговаривались к расстрелу, те, кто должен был удостоиться ордена Ленина, обрекались на пожизненное заключение и т.д.
Вокруг башни строители разместили “декорации”: отрезок шоссейной дороги с железобетонным мостом (пролет 10 метров), фрагмент железной дороги с металлическим мостом (пролет 20 метров), два трехэтажных дома с “улицей” шириной в 20 м, здание электростанции, кирпично-бетонное здание промышленного типа. Участки тоннеля метро на глубине 15-30 м, рубленые и щитовые жилые дома. На опытном участке громоздились самолеты, танки, артиллерийские и ракетные установки, боеприпасы, корабельные надстройки, десять легковых автомобилей “Победа”, линии электропередач и даже склад с продуктами. На расстоянии от 500 до 2,5 км от центра взрыва появились окопы, землянки, доты, дзоты. Пригнали коров, свиней, овец, собак и даже двух верблюдов. На этих гигантских подмостках суетились “режиссеры” и “сценаристы” из правительства, военных структур,, засекреченных институтов и КБ, простые “рабочие сцены” и строгие “билетеры” из госбезопасности – не было только ничего не подозревающих артистов, которые по замыслу свыше должны были открыть очередной акт этой поистине шекспировской трагедии в другом месте. Там, куда подует ветер…
29 августа, когда алтайские жители вели очередную “битву за урожай”, а их дети играли на улице, в 150 км от границы нашего края вспыхнуло второе солнце. Приборы показали: мощность взрыва достигла 22 килотонны, превысив проектную на 2 килотонны, – привычное для тех времен перевыполнение плана. На месте башни образовалась воронка диаметром 3 и глубиной 1,5 метра. Радиоактивность превышала 50000 микрорентген в секунду. Гражданские и промышленные объекты, построенные на испытательном поле, были полностью или частично разрушены. Почва в центре поля оплавилась, образовалась сплошная корка шлака. Военную технику атомный шквал разметал как детские игрушки. “Первый раз мы были там в начале девяностых годов, – вспоминает руководитель НИИ региональных медико-экологических проблем Валерий Киселев.- на этом месте испытывали еще и водородную бомбу. Выжженная степь. Запеченная мертвая земля. Радиометр опустишь – там бета-излучения еще много. Стучит… Со страшной силой”.
В сентябре 1949 года были совершены пешая экспедиция (на самом деле ехали, конечно, на машине) и облет на самолете Ли-2 с целью измерения радиоактивного заражения территорий, находящихся за пределами полигона. Долгое время материалы радиационной разведки оставались неизвестными. Только в 1993 году ученых, представляющих интересы военно-промышленного комплекса, приперли к стенке научные руководители государственной программы “Семипалатинский полигон – Алтай” Яков Шойхет и Валерий Киселев. У них на руках были данные московских физиков, которые при минимальном наличии исходных данных методом математического моделирования блестяще реконструировали радиоактивный след первого атомного взрыва. Только тогда ветеранами тех ядерных испытаний были извлечены на свет материалы разведки 1949 года. Правда, у пешей экспедиции был какой-то странный маршрут: люди старшего лейтенанта Ховановича проехали мимо начальной части следа в Алтайском крае – самой загрязненной!
У Алеся Адамовича и Василя Быкова есть документальная повесть “Я из огненной деревни”. В ней собраны воспоминания жителей оккупированных немецкими войсками деревень. В память о ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне, крепко подорвавшим здоровье нескольких поколений наших земляков и унесших многие жизни, впору писать свою документальную повесть. Некоторые пункты Алтайского края, население которых получило суммарную дозу облучения, превышающую 25 сантизивертов (безопасный предел по мнению российских ученых – 5 сЗв), носят символические имена: Казарма, Партизан, Путь к коммунизму… У этой повести уже есть название – “Я из атомной деревни”.
Все участники советской атомной программы получили государственные награды и большие привилегии: бесплатный проезд в транспорте, государственные дачи, право поступления детей в вузы без вступительных экзаменов. Жители Алтайского края получили одну привилегию – быть невольными жертвами создания ядерного щита Родины. Именно на нас можно посмотреть “что будет, если…”. Не случайно ученые всего мира так живо интересуются исследованиями российских и алтайских коллег, связанных с отдаленными последствиями ядерных испытаний. Кстати, недавно Индия и Пакистан провели первые испытания своего ядерного оружия.
Краевая независимая газета “Свободный курс”(г. Барнаул), 27 августа 1998 года. Сергей Зюзин
"Дорога, ведущая к успеху, вечно обновляется. Успех — это поступательное движение, а не точка, которую можно достичь. Энтони Роббинс"